Адские чары - Страница 41

Матрёшу она оставила в городе и отправилась верхом с проводником — старым седобородым, внушительного вида черкесом.

Путешествие поддерживало в ней нервное возбуждение. У неё кружилась голова при подъёме в гору по узкой тропе, вдоль глубоких пропастей, но она энергично боролась против этих слабостей и чувства страха. Затем её успокоило мало-помалу изумительная уверенность коня.

Когда после полудня они добрались до аула, лепившегося на скалах, словно орлиное гнездо, даже старик-проводник похвалил её мужество, сказав, что она смела, как настоящая черкешенка.

Шепсу жил в уединённой скале на самом краю глубокого обрыва. Молодой черкес, сидевший перед входом, чистивший ружьё, побежал сказать об их приезде. Усталая и бледная от волнения, сошла она с седла. В эту минуту на пороге сакли появился сам хозяин.

Это был человек высокого роста, худощавый и хорошо сложенный. Матово-бледное с правильными чертами лицо его обрамляла чёрная, как смоль остроконечная бородка. Взгляд его больших чёрных блестящих глаз трудно было выдержать: он словно пронизывал того, на кого обращался.

Одет он был в черкеску, на голове — белая папаха. На украшенном серебром поясе висел большой кинжал с роскошно отделанной рукояткой.

Шепсу испытующе взглянул на свою гостью и спросил что-то вполголоса у проводника, а затем с движением руки любезно пригласил войти в саклю. У той подгибались колени, и по телу пробегала дрожь, когда она вошла в средней величины комнату, устланную мягким ковром. Узорчатая восточная материя покрывала стены, увешанные оружием, а груды подушек образовывали кругом диваны. На низеньком столике перед одним из диванов стояли два маленьких серебряных стаканчика и дорогая корзинка с сушеными фруктами.

Посадив гостью, хозяин заговорил по-русски, но с сильным восточным акцентом.

— Говори, что нужно. Могу помочь — охотно помогу.

Тихим прерывистым голосом Кира вкратце рассказала свою грустную историю и упомянула, что указание призрака привело её сюда.

Говорила она, низко опустив голову, подавленная стыдом и угрызениями совести. Но когда, кончив свой рассказ, она подняла глаза, то её поразил блестевший могучей силой и уверенностью взгляд человека. На лице его блуждала добрая улыбка, придавшая ему чарующую прелесть.

В душе Киры зрело убеждение, что этот таинственный человек спасёт её. Под влиянием внезапного порыва, она опустилась на колени и с мольбой протянула ему руки.

— Сжалься, Шепсу, — порывисто просила она. — Спаси меня… Я дам тебе всё, что бы ты ни пожелал.

Черкес живо поднял её и усадил.

— Успокойся, несчастная женщина. Спасена будешь, обещаю! Надо теперь подкрепить твои силы, а потом я сведу тебя в знакомую семью, где ты поешь и поспишь. Тебе много сил надо, потому что сегодня же ночью у нас большая работа будет.

Он вышел из комнаты и скоро вернулся с двумя хрустальными пузырьками и стаканом. Налив полстакана какой-то желтоватой жидкости из одного пузырька, он дал её Кире выпить, а снадобьем другой склянки смочил полотенце и обтёр ей лицо и руки.

По телу Киры разлилась приятная теплота, а душу объяло чувство покоя и блаженства. После этого Шепсу отвёл её в соседнюю комнату, где уже поместился проводник с лошадьми.

Пожилая женщина, чисто одетая, с головой, повязанной белым платком, приветливо встретила Киру и угостила её пилавом, овощами и фруктами. Чуть не в первый раз за целый год Кира почувствовала голод и с аппетитом поела.

Затем черкешенка помогла гостье улечься спать на подушках, накрыв её шёлковым одеялом, и Кира тотчас уснула глубоким, укрепляющим сном.

Было около полуночи, когда Шепсу пришёл за Кирой. Они отправились в его саклю, но на этот раз он ввёл её в свою рабочую комнату, убранство которой живо заинтересовало Киру. Эта комната была более обширна, чем первая, где она была утром. Посредине изразцового пола был вделан блестящий металлический лист, вероятно стальной, судя по его синеватому отливу, очерченный несколькими синеватыми кругами.

На крытом красной материей столе стоял серебряный таз с водой; в стеклянном шкафу виднелись разнообразные склянки и бутылки, свертки и пучки сушёных трав. На доске у стены висели разной величины кинжалы и длинный остроконечный меч. По углам стояли треножники, а за занавеской виднелся индийский многорукий идол, в каждой руке которого было вставлено по восковой свече разного цвета: синей, красной, зелёной, жёлтой, оранжевой и т. д.

В комнате чувствовался резкий, но живительный запах.

Шепсу поставил Киру у покрытого красным стола, окружил её железным с каббалистическими знаками обручем, в который вставил сорок горящих восковых свечей, и дружески просил её не двигаться, а главное — не бояться, на что та утвердительно кивнула головой. Да и на самом деле, её охватило такое чувство уверенности в силе и власти этого удивительного человека, что всякий страх исчез.

Шепсу, между тем, зажёг огонь на треножниках и, став на металлический диск, вынул из-за пазухи жезл с семью узлами. Отвесив поклоны на все четыре стороны, он сделал магическим жезлом над головой каббалистические знаки, которые вспыхнули фосфорическим огнём, а затем запел на неизвестном языке песнь, то протяжным, то ускоренным темпом.

От треножников поднимался спирально дым, наполняя комнату сероватой, прозрачной дымкой, и в то же время слышался смутный шум, словно шелест сухих листьев. Вместе с тем, стены комнаты стали как-будто отодвигаться и исчезать в туманной дали, что вокруг мага теснились целая толпа: одни в черкесках и папахах, другие — серых одеяниях, с белыми тюрбанами на головах. Все они казались настоящими людьми, настолько оживленны были их лица: глаза блестели, тела казались плотными, а между тем, ноги не касались земли, и лёгкие, изумительно плавные движения отличали их от живых существ. Толпа волновалась, двигалась и размахивала руками, Шепсу отдавал, как будто, приказания, распоряжался и получал ответы.